Кладу в нашу библиотеку для лучшей сохранности.
Взято: отсюда

Рецензия на «Лошадиную энциклопедию» Александра Невзорова
Автор: Сергей Низов

Сразу оговорюсь, что не собираюсь в данном эссе анализировать «противостояние» Невзорова и его сторонников с конным спортом и скачками, я в этом конфликте не участвую. Мне также безразличен обличительский тон г. Невзорова, его постоянные соскоки на оскорбления в адрес спортсменов и кавалеристов. Мне безразлична грубая, маргинальная порой почти ненормативная лексика, бесконечное самовосхваление и высокомерие. Мне все это безразлично.
Меня волнует, в первую очередь, «отэколевская» тематика, которая в силу ряда обстоятельств моей жизни знакома мне несколько лучше, чем конный спорт или езда на веревочках.
Итак, мы видим, что человек, во всеуслышание, очень громко, назвал себя Мастером. Что, с точки зрения любого нормального человека, значит быть Мастером? Понятно, что для этого мало уметь обучить лошадку ложиться, подпрыгивать, и становится на задние ноги. В первую очередь, это значит быть нормальным, адекватным человеком, уважающим принятые в человеческом обществе принципы нравственности и приличия. Другими словами, никогда, ни при каких обстоятельствах самого себя Мастером не называть, ибо сие есть нарушение тех самых общественных норм, без соблюдения которых настоящий Мастер просто немыслим. Если умеешь, если можешь доказать людям свое умение, тебя мастером назовут другие… Помимо необходимости наличия элементарной бытовой и общечеловеческой культуры, быть мастером Haute Ecole – это значит, знать французский язык, язык, на котором говорили и писали отцы этой школы Francois Robichon de La Gueriniere, Antoine de Pluvinel de la Baume, Salomon de La Broue, Louis de Cazaux-Laran de Nestier, Vicomte d’Abzac и многие другие…
Посмотрим, для начала, насколько хорошо владеет французским мастер Haute Ecole Александр Невзоров. Первым, что изучает человек, взявшийся за изучение иностранного языка – это правила чтения, определяющие, каким образом отображается в письменном виде тот или иной звук. Соответственно, первым, что выдает полное незнание языка – является незнание правил чтения, заметное при транслитерации иностранных слов буквами русского алфавита.
Таких ошибок в ЛЭ хоть отбавляй…
Для начала, грубо искажены имена некоторых мастеров и их учений.
Во-первых, не было никакого «шевалье де Нестьера», а был Луи де Казо-Ларан де Нестье (Louis de Cazaux-Laran de Nestier).
Во-вторых, не было в истории Школы и такой фигуры, как «Сoломон де ля Брюэ», а был Саломон де ля Бру (Salomon de la Broue).
В-третьих, не знает история Школы и «Золотого Герцога». В ней есть всадник граф д’Ор, (Viсomte d’Aure) ученик виконта д’Абзака и учитель генерала Л’Отта.
В-четвертых, никто не знает никакого Перилье по прозвищу «козий глаз», но хорошо известен основатель великой династии мастеров выездки Луи Пелье (Louis Pellier), по прозвищу «le bossu», то есть горбатый. Искривление его позвоночника не было врожденным, а явилось следствием опрокидывания лошади со свечки.
В-пятых, искажено, хотя и не сильно, имя самого Антуана де Плювинеля. У Невзорова он назван Антуан де ля Бом де Плювинель, а на самом деле знаменитого всадника звали Антуан де Плювинель де Ля Бом (Antoine de Pluvinel de La Baume). Кстати, представители этой славной фамилии до сих пор проживают во Франции.
В-шестых, доктрина Франсуа Боше, общеизвестная во всем цивилизованном мире как «бошеризм» (baucherism), так же не знакома Невзорову, ибо была названа им «бошизмом».
В-седьмых, фигура Haute Ecole, заключающаяся в подъеме лошади на задние ноги названа «песада» (pesade), хотя правильно произносится «пезада», так как s в интервокальной позиции, между гласными, читается как «З».
В-восьмых, фигура Haute Ecole, заключающаяся в небольшом и кратковременном подъеме лошади на задние ноги, названа «мизер», а на самом деле эта фигура называется «мезэр» (mesair или mezair, можно писать двояко). А самое смешное в том, что «мизер» (misere) по-французски означает «нищета», чего Невзоров не знает. Очень, очень символично.
Помимо самоназвания мастером Haute Ecole, Невзоров также называет себя «одним из восьми специалистов в Мире по старинному лошадиному «железу» и известнейшим его коллекционером». Усомнимся, и посмотрим, как же он, Невзоров, это самое «железо» знает. Речь по-прежнему идет о знании французского, единственного языка, на котором это «железо» было в свое время подробнейшим образом описано.
Во-первых, рычаг любого мундштука по-французски называется «бранш» (branche), что в переводе означает «ветвь». У Невзорова употреблен термин «бранше», то есть, как читаю, так и пишу...
Во-вторых, медальоны, закрывающие на старинных мундштуках концы грызла называются «боссетт» (bossettes), а в ЛЭ употреблен термин «боффэтт» и «боффетки», и приведено латинское написание «boffettes». Эта ошибка еще более красноречива: печатное написание буквы «s» в XVIII веке было очень похоже на написание буквы «f». Человек, никогда не читавший текстов на старофранцузском, вполне мог эти буквы перепутать, проиллюстрировав собственное невежество. Кстати, на гравюрах, изображающих мундштуки Ля Гериньера, четко и от руки написано «bossettes».
В-третьих, в ЛЭ откуда-то взялось такое незнакомое определение, как «канон мундштучного грызла» того или иного мастера. На самом деле «канон» (canon) переводится с французского именно как «грызло» и бывает «a couplet», «Gorge de pigeon», «Pas d’Asne», «a trompe» и так далее…
В-четвертых, шпоры, упоминаемые Невзоровым как португальские «les eperons», это тоже очаровательный лингвистический ляп, так как «les eperons» по-французски, это и есть «шпоры», а те шпоры, о которых упоминает Невзоров, называются на самом деле португальскими манежными или, по-французски, «eperons a pince» (епэрон а пэнс)
Думаю, сказанного вполне достаточно, чтобы понять, что автор ЛЭ не владеет французским языком в степени, необходимой для полного понимания текстов школы и полноценного общения с современными мастерами.
Если говорить о «железе» вообще, то складывается впечатление, что трензеля и мундштуки господин Невзоров никогда по назначению, то есть для тонкого управления лошадью, не использовал. Во-первых, в тексте «ЛЭ» сказано, что трензель действует на зубы, а точнее, на первые и вторые премоляры (первые и вторые коренные зубы). На самом деле зубы лошади практически безболезненны, ибо не полностью покрыты эмалью, а рассчитаны на подтачивание и отрастание на протяжении всей жизни. Нервного окончания в таком зубе быть не может, в противном случае лошадь просто не сможет жевать! В действительности, действие трензеля основано главным образом на эффекте ущемления угла рта между концом грызла и первым коренным зубом. Это воздействие заставляет лошадь поднять голову, а, при неумелой руке, резко вздернуть ее вверх (это очень хорошо видно в кинофильмах и в спорте). Почему важно во что бы то ни стало поднять лошади голову? Потому, что, опустив голову вниз, лошадь может округлить спину и подвести зад, а значит, легко сбросить всадника. Вторым примитивным эффектом ущемления угла рта является возможность легко свернуть лошади голову вбок, скомпрометировав ее равновесие и заставив, при распрямлении, изменить направление движения. Все эти эффекты трензеля не требуют никакой искусственно выработанной реакции лошади на шенкель и шпору, и именно по этому трензель безальтернативен во всех примитивных конных культурах – как старых, так и современных. С точки зрения От Эколь, лошадь управляемая только трензелем – это машина с ручным управлением и соответствующим ему водителем.
Теперь перейдем к мундштукам. На схеме, изображающей работу мундштука во рту лошади, господином Невзоровым не упомянуто давление грызла на десны (беззубый край). Вместо этого указано давление изгиба грызла на небо. Это полная чушь. Мундштук есть рычаг второго рода. Точкой, относительно которой он вращается, оказывая свое воздействие на рот лошади, является место присоединения мундштучной цепочки. Соответственно, поскольку сила натяжения повода приложена спереди назад, присоединенное к ветвям мундштука грызло при натяжении повода никак не может воздействовать на верхнюю челюсть, а только на нижнюю. Причем ради воздействия на десны грызло подавляющего большинства современных мундштуков имеет изгиб в средней части для помещения языка (liberte de langue). Исключение, когда мундштук действительно может давить на небо – это затянутый «с ноги» капсюль или очень высокий изгиб грызла, как на старинном римском железе типа «lupus».
Отдельный разговор - «школьное железо». Тут фантазия Александра Глебовича действительно развернулась в полную силу. Невзоров пишет: «Очень мощный за счет свой длины рычаг бранше при малейшем движении повода приводит механизм мундштука в действие: гурметт (цепочка прим.) впивается в кость челюсти, пережимая тригеминальные нервы, а грызло (любого канона), чуть складываясь домиком – в небо. Шанетт (соединительные цепочки между ветвями. прим.) удерживают бранше в жесткой связке, и раздвинувшись, не дают положить грызло в одну плоскость с языком. Все вместе действительно обеспечивает максимальное болевое воздействие на рот лошади».
Из всего написанного правда только то, что гурметт воздействует на подбородок лошади. А остальное – ахинея. Во-первых, грызло, как я уже писал, воздействует не на небо, а на десны и язык лошади. Во-вторых, шэнетт (chainette) – цепочка, соединяющая внизу ветви мундштука, в школьном мундштуке играет прямо противоположную описанной роль: она не увеличивает, а уменьшает боль, испытываемую лошадью. Но об этом позже, а пока посмотрим, чем Невзоров объясняет переход школы на короткий, современного вида мундштук и трензель.
«Колоссальная длина бранше отменилась сама собой, так как любой профан мог слишком легко сломать челюсть, чем лошадь просто убивалась, так как оказывалась неспособной есть и медленно, на глазах у всех, умирала от голода.»
С другой стороны, в «изученной до последней черточки» Невзоровым книге Ля Гериньера «Школа кавалерии» есть высказывания о тех самых огромных мундштуках, на которых он рекомендует выезжать лошадей: «предметом дальнейшего рассмотрения являются исключительно мундштуки, конструкция которых совершенно не позволяет травмировать ими рот лошади…»
Для лошадей с особо чувствительным ртом Ля Гериньер рекомендует мягкое грызло из двух частей и удлиненную (вот ведь был садист!) ветвь мундштука. (цитата) «Надо еще раз заметить, что, как мы уже говорили выше, действие длинной ветви мундштука слабее, чем у короткой, поскольку при сгибании затылка лошади она скорее достигает груди, что уменьшает воздействие на десны и упор на мундштук» Мысль о гуманизме составного грызла и длинных ветвей мудштука проповедуется Ля Гериньером весьма последовательно, и смысл ее в том, что большой «школьный» мундштук того времени был фактически единственным в своем роде «добровольным железом». У лошади всегда оставалась возможность s’armer, то есть положить соединенные шэнетт ветви мундштука себе на грудь, лишив всадника возможности повелевать собой в ответ на грубость с его стороны! Это обстоятельство затрудняло злоупотребление шпорами, делало абсолютно невозможной примитивную езду «на руке» без шенкеля и, заодно, «ломало» хватательный рефлекс всадника, так как бросить повод для него становилось куда как менее страшно, чем резко за него ухватиться. Помимо прочего, согласно все тому же Ля Гериньеру, длинная ветвь замедляла воздействие руки всадника, давая лошади достаточно времени на то, чтобы отреагировать на воздействие. Это делало подчинение всаднику максимально комфортным и понятным.
Если вникнуть в смысл написанного Ля Гериньером, то переход высшей школы с классического школьного мундштука на мундштучное оголовье, свидетелем начала которого он был, был обусловлен не желанием облегчить положение лошади, а, напротив, до предела усилить средства болевого контроля. Укорочение ветви мундштука и добавление к нему трензеля дало всаднику возможность «достать» рот лошади и контролировать ее болью при любом, даже самом согнутом положении ее затылка. Остался последний вопрос: кто это сделал, кто ввел моду на «гуманное» мундштучное оголовье? История однозначно указывает нам, что это был самый великий, самый правильный, самый честный, самый лошаделюбивый (по мнению г. Невзорова) «отец» Haute Ecole - Луи де Казо-Ларан де Нестье. Именно его известный живописец запечатлел для истории на сером испанском жеребце. Портрет датирован 1751 годом. Лошадь на портрете Нестье взнуздана на мундштучное оголовье с тоненьким трензелем и мундштучком с коротенькими ветвями. Изображенный на полотне жеребец Флоридо был подарен Людовику XV, при дворе которого Нестье служил, подготовив, по самым скромным подсчетам его современников, более сотни лошадей под седло самого короля и его многочисленной свиты. Нестье вошел в историю и как автор короткого мундштучка, который современники так и называли «мундштук Нестье» (mors a la Nestier). Полотно неопровержимо свидетельствует, что именно Нестье и никто другой стал первым из плеяды модных придворных всадников, слава и толщина кошелька которых совершенно не зависела от того, что чувствовали выезжаемые ими лошади. В ЛЭ четко сказано, что: «современный конный спорт совместил в лошадином рту два этих типа железа – тригеминальный и дентальный» (под тригеминальным и дентальным железом Невзоров понимает мундштук и трензель соответственно). Другими словами авторство мундштучного оголовья в ЛЭ приписано современному конному спорту! Насочиняв про Нестье кучу красивых мифов, Невзоров даже не удосужился посмотреть, каким образом взнуздана лошадь на парадном портрете его любимого героя.
Как только переход на «принудительное железо» состоялся, сторонники нововведения тут же сложили миф о страшной жестокости старинных мундштуков, и этот миф, просуществовав 250 лет, был повторен за это время сотнями «экспертов по железу» в числе которых, сам того ни понимая, оказался и г. Невзоров.
Теперь о шпорах. Описывая историю шпоры, он приводит следующее объяснение эволюции кавалерийской шпоры от шпоры с колесиком к шпоре с гладким репейком, так называемой гардкроте. «На балах острыми зубчатыми репейками галантное офицерство, танцуя, ухитрялось так располосовывать подолы дам, что решились с танцами завязать, о чем сквозь слезы и заявили. Лишение кавалериста танцев было лишением его всякого смысла жить дальше. Танец, как универсальный метод флирта, был обязательным и неизбежным прологом перины или сеновала. Выбор был тяжким: либо казарменный гомосексуализм и козы, но в шпорах, или традиционный сладострастный сексуальный разбой, но без шпор…»
А на самом деле все было куда как менее романтично. У шпоры с колесиком, обладавшей способностью к приданию движениям лошади парадности и величавости, был один единственный, но очень серьезный с точки зрения военного человека недостаток – она безжалостно резала лошадиные бока, когда между шенкелем и колесиком шпоры налипал навоз и грязь, а колесико переставало свободно вращаться. Порезы лошади в военное время лечить было очень трудно, раны неизбежно инфицировались тем же навозом и грязью, и лошадь могла просто пасть от заражения крови.
В От Эколь обязательнейшей процедурой перед посадкой на лошадь является «продувание шпор»: надо, прокручивая колесико пальцем и дуя на него, удалить из щели всякую пыль и грязь, добившись долгого свободного вращения колесика. Этому учат всех, первый раз давая шпоры. Масштабные войны, особенно наполеоновские, проходили по колено в грязи и навозе. И там было не до «продувания шпор». А навоз по-французски, знаете ли, «крот» (crotte). Глагол «гарде» (garder) означает – «сохранять». Следовательно, название «новой» кавалерийской шпоры, «гардкроты» переводится как «шпора, не боящаяся навоза» или просто «навозная шпора».
С точки зрения От Эколь гардкрота – это действительно навозная шпора, без кавычек, ибо ее воздействие вызывает гематому под кожей лошади, делая последующие удары невыносимо болезненными для животного. Для военного же гематома – сущий пустяк, ибо во внутреннее повреждение не может попасть инфекция, а значит, лошадь не выйдет из строя.
Вывод из этого – и французского Невзоров не знает, и со Школой не знаком, и с историей кавалерии тоже. Сочиняет сказки для взрослых.
Отдельная тема – война как таковая. Выступая в роли воинствующего пацифиста и защищая честное имя Haute Ecole от любой порочащей его связи с военными действиями и кавалерией, Невзоров пишет, что «все фигуры Haute Ecole имеют чисто манежное, парадное происхождение и предназначение» Опять-таки усомнимся, и посмотрим, что об этом же пишет все тот же Ля Гериньер в своей «Школе кавалерии», в главе, озаглавленной «Военная лошадь».
«Не будет трудным себе представить, что каждое из манежных движений ведет к улучшению качества кавалерии. Пассаж, например, сообщает приподнятость и благородство движениям лошади, идущей в голове строя. Обучая лошадь боковым движениям, ее обучают четко держать строй, как в голове, так и в середине эскадрона; принимания позволяют легко смыкать строй и совершать тому подобные движения. С помощью вольтов заходят к противнику в спину. Пассады (Резкие перемены направления через полупируэты, не путать с пезадами!) служат для внезапного разворота навстречу неприятелю и внезапной контратаки. Пируэты и полупируэты придают легкость быстрым разворотам в бою.
Если фигуры «над землей» (школьные прыжки) и не представляют с военной точки зрения непосредственного интереса, они позволяют придать лошади легкость, в которой она нуждается для преодоления различных канав и завалов на поле боя, что нужно для ее безопасности и спасения жизни всадника».
В главе о вольтах (под ними он понимает разложенный на четыре части в углах квадрата пируэт на пассаже и галопе) Ля Гериньер пишет, что «старые мастера изобрели их для оттачивания навыков конных поединков, которые были в широком употреблении вплоть до запрета дуэлей»
Как бы того не хотелось г. Невзорову, не была на самом деле Haute Ecole чисто парадным искусством, она была, есть и будет искусством конного боя. Основным занятием аристократов того времени были не праздные развлечения, а война, и именно военное предназначение определило высокую востребованность Haute Ecole в то время, дало мощный импульс ее развитию. Грубо говоря, лошадей тогда выезжали те же люди, которые сегодня проектируют новейшие ракеты и танки в секретных лабораториях, и именно в силу высокой стратегической важности эта старинная школа и представляет сегодня интерес. И традиции хранить секреты подготовки лошадей имеют тоже происхождение.
Что есть основа знания любой истории, будь то история страны или история искусства? Ответ – хронология, т.е. последовательность событий, их привязка ко времени. Основа основ истории – это знание дат. Это аксиома, с этим нельзя спорить. Если речь идет об истории, какой либо школы, то главными датами будут годы жизни главных мастеров этой школы, ее отцов-основателей.
Посмотрим как у АГН с этими датами.
Во-первых, он пишет о том, что Ля Гериньер позволил себе иронию в отношении книги своего учителя Плювинеля из-за того, что он, Плювинель, якобы отпустил в адрес Ля Гериньера несколько пустых колкостей. Вроде бы ничего, обычные мелки неурядицы, конкуренция мастеров и всякое такое. Но, при одном условии! Читатель ЛЭ ни в коем случае не должен знать, что Плювинель, царствие ему небесное, скончался в 1620 году, а тот, в чей адрес он отпускал колкости, то есть Ля Гериньер, соизволил родиться лишь в 1687 году от Рождества Христова, через 67 лет. По всей видимости, в манеж Ля Гериньера приходила все-таки тень Плювинеля, а не он сам».
Во-вторых, по Невзорову, Де Нестьер пропал без вести во времена Великой французской революции, начавшейся, если кто не помнит, 14 июля 1789 года штурмом Бастилии. Мне очень интересно, каким образом он умудрился это сделать, если все без исключения источники сходятся в том, что Луи де Казо-Ларан де Нестье скончался блаженною кончиною в 1754 году, за 35 лет до начала означенной смуты. Далее Невзоров пишет: « С того момента, когда холодные истертые луидоры легли в глазницы толстяка Гериньера, последнего из отцов Haute Ecole прошло по меньшей мере 300 лет!» Написано, конечно, красиво, но вообще-то общеизвестно, что Ля Гериньер скончался в 1751 году, то есть 254 года тому назад. Ерунда, конечно, всего каких-то 50 лет разницы!
Еще один ляп: «Высшим понтом было небрежно бросить фразочку типа того, что «вчера господин Плювинель в Версальском манеже сделал комплимент моей посадке». В принципе это мелочь, но Плювинель умер в 1620, а Версальский манеж открылся в 1680 году, просуществовав до 1830 года. Да, явно тень Плювинеля долго бродила по манежам Франции! И в Тюильри заходила, к Ля Гериньеру, и в Версаль тоже. Полтергейст!
И, наконец, главное.
В эпилоге своей замечательной книги господин Невзоров пишет: «Итак, можно с абсолютной уверенностью утверждать, что всякий поиск отгадки лошадиной в далеком и недалеком прошлом – бесполезен. «можно совершенно спокойно отправлять на свалку, в полное забвение, так называемый опыт поколений.» По поводу забвения опыта поколений точнее всего выразился другой знаменитый сын человечества – Александр Сергеевич Пушкин. Он писал: «уважение к опыту предков – это черта, отличающая образованность от дикости». Лучше не скажешь.

Сергей Низов